Догматика II (5-7)

Христос, дав образец того, как способна реализоваться человеческая воля, привел нас, людей, к возможности иметь такие же произволения, как и Он Сам. Но Он Сам, по словам Максима Исповедника, «возлюбил нас больше, чем Самого Себя, ибо отступил от Своей славы и занял наше место, принял на Себя смерть, крестные страдания и вражду человеческую. Посему-то и для человека открылся путь возлюбить ближнего более себя» (Ad Marinum Presbyterum). Этот новый, эсхатологический способ бытия Богогосподства стал теперь возможен, поскольку во Христе он стал способом человеческого бытия, тем способом, когда Христос по-человечески переживал Свое Божественное самоуничижение (кеносис). Христианский способ бытия, нашедший свою высшую форму в любви к врагам, стал для нас возможен, поскольку во Христе он уже был способом человеческого бытия. Человеческая воля не отодвинута в сторону, а обновлена.
С момента первородного грехопадения у человека исказилось соотношение между природной и личной волями. Собственно, человек стремится к добру, поскольку оно присуще ему от природы и приносит радость. Но человеческая воля как бы опрокинулась, и, соответственно, человек не творит добра, которого желает, а творит зло, которого не желает: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7:19). И причина этого кроется не в природе разумного хотения, а в том, что нашей воле присущ искаженный грехом тропос, т.е. способ существования, так как этот способ, кáк мы распоряжаемся своей волей, исказился от греха. Человек по естеству сердечно тянется к единству с другими людьми. Но является эгоизм, и тогда другой человек предстает как опасность. И только любовь в состоянии реализовать предрасположенность человека к единству. Но та любовь, которая никого не отвергает и распространяется даже на врагов, как может показаться, имеет характер contra naturam («против природы»). Т.к. разве не «естественно» противодействовать делающему мне зло? С другой стороны, факт, что люди «пожирают» друг друга, является производным от главенства этого «естества» (природы). А взаимное «пожирание» в свою очередь опять-таки идет вопреки природе. Оно идет вразрез с установкой на единство и общность. В том-то и состоит парадокс, что глубоко коренящееся в человеке стремление к единству может быть реализовано только в разрыве преемства («дисконтинуитете»), когда человек, по-видимому, теряет себя и выбирает не себя, а другого. Но именно в этом и исполняется естественная установка.
Христос разорвал порочный круг вражды: страдая на кресте, Он простил своих мучителей. Тем самым любовь Отца, ниспославшего Его к людям, снизошла до сердцевины ожесточенной вражды. Максим Исповедник тоже усматривает суть искупительного акта Иисуса в том, что Он разрушил власть вражды («Аскетическая книга»). Тем самым, Иисус осуществляет динамику искупления, прозрение которой было уже в Ветхом Завете, – об этом говорят библейские рассказы о взаимоотношениях между Давидом и Саулом. У Давида дважды была возможность убить своего противника Саула. Но он не поднял на него руку. Противники после этого встречаются дважды (1 Цар. 24; 25). Оба раза Саул потрясен: … твой ли это голос сын мой Давид? И возвысил Саул голос свой, и плакал, и сказал Давиду: ты правее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом (1 Цар. 24:17-18). Давид, человек «по сердцу Божию» (Деян. 13:22), разрывает порочный круг диалектики вражды. Они оба обнажились друг перед другом, показались в подлинной идентичности. Они больше не замкнуты кругом вражды, когда Саул чувствовал себя в опасности от Давида, так что Саул должен был в свой черед угрожать и преследовать. Давид стал человеком «по сердцу Божию», потому что он поступил так, как поступил бы Сам Бог: ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом. Таково отношение Божие. Бог обращает к Себе сердце Израиля не с помощью силы, т.к. не бывает подлинных обращений посредством насилия. Господь хочет говорить «к сердцу» Израиля: И будет в тот день, говорит Господь, ты будешь звать Меня: «муж мой», и не будешь более звать Меня: «Ваали» (т.е. «Господин мой») (Ос. 2:14). Господь желает добиться обращения Израиля Своей верностью, а не всемогуществом, Своим милосердием, а не судом. Обращение человека, таким образом, вызывается не «физическим» внешним воздействием Божества, против чего человек был безоружен, а причинностью другого рода, способной воздействовать исключительно на человеческую свободу, но не путем ее подавления, а через свободу любви.
Таким образом, жертвенность Сына, Его любовь, доходящая до любви к врагам, станосится путем, пробуждающим жертвенность и у человека. Только любовью можно вызвать любовь. Любовь к врагам как желание, чтобы другой существовал (в смысле определения любви Августином: volo ut sis, «хочу, чтобы ты был»), представляет собой единственный путь разрушить диалектику вражды и заново создать пространство для коммуникации и держать его открытым, даже если эта открытость отрицается другим человеком – врагом. Любовь к врагам как раз здесь обнаруживает свою полноту и показывает себя естественно-человеческой, согласной с человеческой природой, устремленной к общности. Но в то же время любовь позволяет осуществить себя лишь путем преодоления собственной тенденции к само-закрытости. Правда, поскольку любовь представляет собой эсхатологическое преобразование человеческого бытия, она возможна только во Христе, Который и является эсхатологически преобразованным человеком. Эта «форма бытия Царства Божия», имеющая пробным оселком любовь к врагам, возможна только исходя из Христа, а точнее сказать – во Христе, который в известном смысле Сам является такой формой бытия.
Максим Исповедник отмечает: «Невозможно любить того, кто меня мучит, даже если у меня есть воля отрешиться от предметов сего мира. Условием является понимание истинных замыслов Божиих. Но когда их, по благодати, позволено понять и когда я прилагаю усилия соответствовать им, тогда становлюсь способен от сердца любить своего мучителя и ненавистника. Так, обладая познанием, возлюбили врагов апостолы» («Аскетическая книга»).
Единство людей и примирение с Богом и людьми возможно только в этой любви, которая эсхатологически преобразует любую тайную, прикровенную устремленность человека к этому единству. С другой стороны, любовь является единственным путем, который способен осуществить это единство, не оказывая при этом давления на другого. Она приводит другого к самому себе, говорит к нему в его свободе, а не посредством принуждения. Любовь к врагам, когда человек в своем поведении по отношению к врагу отказывается от защиты и устремляется к его сердцу, т.е. не включается в диалектику вражды, но разрывает этот порочный круг и говорит к сердцу другого, – вот любовь, открывающая дорогу к подлинным отношениям между двумя людьми. Тот, кто с таким умонастроением выходит навстречу своему врагу, тот как раз не считает его врагом, но смотрит на него как бы глазами Бога, как на человека, как на личность, и тогда для врага создается пространство, чтобы и он в своем визави тоже более не видел врага, а такого человека, который открыто и без оружия стоит перед ним.
Развитие догмата по проблеме воли, последовавшее после Халкидонского собора, ясно и однозначно отсылает к самому важному в Евангелии – к форме бытия Нагорной проповеди, бедности, любви к врагам, доверия к небесному Богу, питающему птиц и полевые растения. Иисус говорит: Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф. 16:25). «Потерять душу, чтобы обрести ее» – все это здесь имеет свое начало и свой прообраз: в новом способе бытия Сына, который способ бытия Своего предвечного Сыновства сделал способом Своего бытия по человечеству, поскольку и Сам живет по принципам Нагорной проповеди.

При помощи образов, берущих истоки в Священном Писании, Отцы Церкви пытались приоткрыть тайну Искупления, и сделать ее более доступной для широкого понимания. Можно выделить следующие основные образы:

1. «Юридический» образ – он часто встречается как в Священном Писании, так и у Отцов Церкви. Этот образ описывает тайну Искупления при помощи понятий, заимствованных из логики социально-имущественных отношений. К этому образному ряду относится и сам термин «искупление», о происхождении которого мы говорили. К юридическому образу в большинстве контекстов относятся и термины, используемые в Священном Писании: «жертва», «оправдание», «умилостивление».
2. Пастырский образ: Христос предстает как Добрый Пастырь, спасающий заблудшую овцу, сохраняющий стадо от волков и ведущий его на тучные пастбища: Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее. Как вам кажется? Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся (Мф. 18:11-13); … Но вы (иудеи) не верите; ибо вы не из овец Моих, как Я сказал вам. Овцы Мои слушаются голоса Моего, и Я знаю их, и они идут за Мною. И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей. Отец Мой, Который дал Мне их, больше всех; и никто не может похитить их из руки Отца Моего (Ин. 10:26-29).
3. Образ воина, крепкого мужа, который побеждает разбойника или врага и отнимает у него добычу: … как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного? И тогда расхитит дом его (Мф. 12:29). Это также и образ воина или полководца, который разрушает вражескую крепость (врата адовы) и связывает противника. Эти образы достаточно часто встречается и в литургических текстах.
4. Образ врача: Христос предстает как Врач, который исцеляет человеческую природу, пораженную грехом. В Священном Писании этот образ наиболее полно раскрывается в притче о милосердном самарянине (см.: Лк. 10:25-37). Для богословия эпохи патристики этот образ имеет весьма существенное значение.
5. Интересен образ, который современные богословы называют «дипломатическим», или «образом Божественной премудрости», а В. Н. Лосский – «символом «Божественной хитрости». Речь идет об образе искупления как о выкупе, который Христос приносит дьяволу. Он встречается уже у авторов II-III вв., а у Григория Нисского получает, по словам В. И. Несмелова, «полное и окончательное развитие» («Догматическая система св. Григория Нисского»). Согласно этому образу, Крестная жертва Иисуса Христа является не выкупом, который приносится дьяволу за освобождение грешников, а предназначенной для него «ловушкой». Допустив осуждение невинного и абсолютно безгрешного Человека, дьявол проигрывает «пари», заключенное с Богом. При этом человеческая природа Христа была как бы приманкой на крючке Его Божества. Дьявол бросился на жертву, но крючок пронзил его: он не в состоянии поглотить Бога и окончательно повержен. Так сбывается пророчество Осии: От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Раскаяния в том не будет у Меня (Ос.13:14).