Конфессиоведение I-III (Продолжение)

I-III (Продолжение):
1. Во-первых, мне не совсем понравились некоторые формулировки, например вот эта:
«Но среди прочего Он сказал: «Ради Христа Я прощаю вас!». Вот, мы и «ловим Бога на слове»».
Я вполне отдаю себе отчёт в том, что эта образная и ироническая фигура речи (в данный момент вырванная из всего контекста), произнесённая в беседе, выглядела бы неожиданно, ярко и забавно, но в формате учебного пособия это выглядит крайне неудачным образом. К тому же, поскольку слово Божье непреходяще и всеобъемлюще, а сам Бог – есть Вседержитель мира, который выше всякой твари и т.д., поэтому «поймать Бога на слове» или как ещё иногда говорят некоторые: «ухватить Бога за бороду», не выйдет. Поскольку если бы это было возможно, тогда возникали бы вопросы: для чего вообще «уповать на незаслуженную милость Бога»? Зачем ходить в Церковь? Зачем молится? Зачем благодарить и воспевать, благоговейно подступать к таинству причастия и т.д. Зачем подражать Христу, со-распинаться с Ним, уподобляться Ему в Его любви (по слову апостолов Павла и Иоанна)? Да и само благовестие сводилось бы исключительно к формуле – «мы поймали Бога на слове – мы спасены»… Зная протестанскую ревность к сущности понятия «вера», вспоминая неутомимые споры номиналистов и реалистов и т.д. – такая подача принижает суть лютеранского учения, его смысл и глубину, снимает всякую ответственность с человека и даже сводит саму крестную смерть Христа к чистому юридизму, протоколизму, и католическому учению об «удовлетворении»… (Катехизис Католической Церкви: «Христос принес Свою жизнь в жертву умилостивления, чтобы оправдать многих и принять на себя их вину. Иисус возместил нашу вину и принес Отцу удовлетворение за наши грехи Своими святыми страстями на древе крестном Он заслужил нам оправдание»)... Тогда, как жертва Христова есть жертва любви и потому считаю уместным привести слова Митрополита Антония Сурожского: «Святые это люди, которые ответили любовью на любовь, люди, которые поняли, что если кто-то умирает за них, то единственный ответ благодарности – это стать такими, чтобы смерть его не была напрасной».
В связи с этим также приведу слова Сёрена Кьеркегора («Евангелие страданий»): «Иисус пришёл в мир не для того чтобы сделать жизнь лёгкой в том значении, как это понимает легкомысленный, и не для того чтобы сделать её трудной в том значении, как понимает это мрачный, но для того чтобы возложить на верующих это лёгкое угнетение. Легкомысленный желает, чтобы забыто было всё, его вера тщетна; сумрачный желает, чтобы ничто не было забыто, его вера тщетна. Но тот, кто верит, верит, что всё забыто, но так, что он несёт одно лёгкое бремя — так как разве не несёт он воспоминание о том, что ему всё это прощено?! […] нескончаемая справедливость может и желает забыть одним только образом: прощая, — но при этом верующий должен как раз не забыть, а напротив, помнить, что ему это прощено».
2. Христоцентричность Писаний, выраженная Лютером во фразе: «Изыми из Писаний Христа, и что ты там найдешь?» - действительно очень чётко определяет суть христианского понимания Библии, указывает на личностное восприятие её текста, и указывает на путь последующей, после принятия им Христа, жизни каждого христианина. Путь, о котором писал Августин Блаженный в своей «Исповеди»: «Одно — увидеть с лесистой горы отечество мира, но не найти туда дороги и тщетно пытаться пробиться по бездорожью среди ловушек и засад, устроенных беглыми изменниками во главе со львом и змием, и другое — держать путь, ведущий туда, охраняемый заботой Небесного Вождя…»
Очень важное высказывание относительно протестанских фундаменталистов, следующих больше «букве», нежели «духу Писания».
3. Неожиданным оказалась для меня фраза о том, что «неправильно говорить, что в лютеранстве отсутствует почитание святых», что «такие люди почитаются в качестве примеров действия Божьей благодати, в качестве примеров самоотверженной веры и в качестве примеров для подражания в добрых делах». Безусловно ясно и то, что «просить какого-либо святого о заступничестве перед Богом – это значит вольно или невольно поставить под сомнение достаточность Христова заступничества, поставить под сомнение силу принесенной Им жертвы, поставить под сомнение бесконечность Его милосердия».
В связи с этим возникает ряд мыслей. С одной стороны отсутствие официальной канонизации – это хорошо, это даёт возможность видеть в совершенно разных людях (быть может, даже не принадлежащих Церкви) примеры христианской добродетели, как то было представлено Христом в притче о добром Самарянине. Но с другой стороны пример почитаемых «святых людей», поистине послуживших делу Христову, при отсутствии официальной канонизации (или скажем, обще-церковной позиции в отношении того или другого подвижника), всё чаще остаётся будто бы в прошлом. Жизнь в некотором смысле словно замирает. Поэтому, как мне думается, пример Дитриха Бонхёффера указывает на то, что Лютеранской Церкви подвергнувшейся серьёзному искушению и испытанию верой во времена гитлеровского режима необходимо искать и ставить эти примеры христианской жизни перед своей паствой. При этом по новому осмысливая не только собственный негативный опыт (использование нацистами в своих бесчеловечных целях личности Лютера и, в целом непринятого евангелической церковью и практически забытого в XVII—XVIII веках, его реакционного памфлета «О евреях и их лжи»), но также и опыт Православной и Католической Церквей в этом важном направлении церковной и духовной жизни.
4. Очень серьёзный вопрос касается лютеранской этики. Сказано, что «лютеранская этика реалистична» и это очень хорошо, поскольку это позволяет трезво и без фанатизма смотреть на многие проблемы мира и человека, живущего в нём. В определённой степени резонно также и то, что «заведомо невыполнимо и даже абсурдно требование «жить по Евангелию»». Но только в определённой степени, поскольку, говоря о человеке душевном и человеке духовном апостол Павел в 1-м послании к Коринфянам учит: «премудрость Божию, тайную, сокровенную […] никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» и далее: «духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы [мог] судить его? А мы имеем ум Христов» и далее «я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе»… Другими словами «абсурдно требовать жизни по Евангелию» от младенцев во Христе, а тем паче от ветхих людей, ещё неродившихся от Духа и пребывающих в утробе матери-природы, живущих и питающихся по законам мира сего. Но для духовных, некогда насаждённых в апостольской вере, политых садовниками, соработниками Бога, и возросших исключительно по благодати Божией – жизнь согласно Евангелию, согласно его святому духу, жизнь, обращённая не к букве только (как было сказано выше), но к личности Иисуса Христа – необходима и возможна с Божьей помощью.
И в этом смысле особенно чётко вырисовывается важность христианской миссии, апостольской миссии, миссии любви и снисхождения, самоуничижения и помощи, миссии работы и проповеди, такой, какой она явлена апостолом Павлом: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» [1Кор. 9:22]. И здесь становится совершенно ясно, что именно живя «по Евангелию» (не в юридическом, законническом и т.п., но прежде всего в духовном понимании этих слов) можно осуществить миссию, заповеданную самим Иисусом Христом, что действительно возможно проповедать Евангелие Царства по всей вселенной. Но дело это общецерковное, и прежде всего пасторское. Собственно то, к чему призывает «выдающийся лютеранский теолог прошлого столетия Пауль Альтгауз, когда говорит об отличии «евангелическо-лютеранской церковности» от «евангелическо-лютеранского вероисповедания»». Но оно не возможно без отказа спокойно смотреть, например, не только на государственное насилие и суд человеческий, но прежде всего на состояние собственной души. Вот где изначально сталкивается Закон и Благодать. Ведь как писал Клайв С. Льюис: «Прощать то, что действительно заслуживает прощения, не является христианским милосердием; это лишь справедливость. Быть христианином - значит прощать непростительное, потому что Бог простил непростительное тебе самому».  
5. Также меня заинтересовало то, что «большинство лютеранских богословов сдержанно относятся к учению о бессмертии души, считая, что смерть является действительным и полным концом человеческого существования и, соответственно, уповают не на возможность бесплотного посмертного существования души, а на воскресение всего человека во плоти в конце времен». Довольно-таки необычное для христианства воззрение.
6. Я считаю уместным и даже полезным то, что в 1982 г., Альянс реформатских церквей объявил, что одобрение оружия массового уничтожения несовместимо с исповеданием Евангелия. Но более того, я считаю, что одобрение стрелкового оружия куда более не совместимо с этим исповеданием! И дело тут, конечно, не в самом оружии как таковом. Но в том, что следуя этой логике, нам придётся восстать против кухонного ножа, камня, лежащего на дороге и всего прочего, пока мы не дойдём до собственных рук, ног и зубов, и не поймём, что дело в нас самих, в нашем внутреннем состоянии. И вот тогда у людей наступит тот экзистенциальный кризис, который переживал некогда Мартин Лютер. И совершенно очевидно, что выйти из этого кризиса станет возможным только посредством проповеди Евангелия, как прощения грехов, которой должна предшествовать проповедь покаяния и последующего осознания своей благодарности Богу за то, что Он спас нас от себя же самих, от главенства похотей плоти, власти тьмы, царства смерти, звериных горделивых устремлений и т.п. И тогда придёт пора самого глубинного осознания того, что молитва «Отче наш» дана людям не просто так, но является своего рода ежедневным сознательным подтверждением осуществленного в Плоти и Крови Христовой Нового Завета, согласие на установления связи с Богом и понимания того, что Господь прощает нам наше бессметное число грехов также, как и мы прощаем должникам нашим. Что должно нам родиться от Святого Духа и войти в Царство Отца нашего Небесного, которое «Царствие Божие внутрь (нас) есть» (Лк.17:21), «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20).
7. Понравился анекдот о том как Цвингли вообще запретил в церкви всякое пение.
8. А также действительно интересная личность Цинцендорфа с его песнопениями, приближающимися к детской наивности веры.